Бородинское сражение

19 (31) августа армия Кутузова выступила из Царева Займища, в тот же день прошла через Гжатск и ночевала при деревне Ивашковой; арьергардом командовал Коновницын; 20-го ночлег был в Дурыкине, 21-го — у Колоцкого монастыря и 22-го у с. Бородино. Во время этих маршей к армии присоединились резервы Милорадовича, которому приказано было вступить в командование 2-м и 4-м корпусами. Под Бородином была выбрана позиция для боя, которую 22-го числа Кутузов лично объехал и одобрил.

Наполеон продолжал следовать за нашей отступающей армией. 19 (31) августа авангард его занял Гжатск и сжег его. На следующий день Наполеон сам прибыл в Гжатск, где и получил сведение о вступлении в командование армией Кутузова, что заставляло надеяться на возможность скорого [663] генерального сражения. Поэтому он приостановил наступление, чтобы подтянуть корпуса и подготовиться к предстоящему сражению. Мюрат немного выдвинулся перед Гжатском, Даву и Ней остановились в Гжатске, левее их — вице-король в Павлове, правее — Понятовский в Будаеве; в этом положении армии оставались и 21 августа (2 сентября). Жюно был пока позади, в Чеплуке. К 22 часам приказано было доставить сведения о боевом составе всех корпусов, а также исправить ковку лошадей. Численность армии составила 128 тысяч, и ожидалось в течение пяти дней присоединение еще 6 тысяч человек с тыла. 23 августа (4 сентября) армия снова двинулась вперед.

После полудня Мюрат столкнулся с арьергардом Коновницына у Гриднева; бой длился до ночи, после чего Коновницын отступил к Колоцкому монастырю. 24 августа (5 сентября) Мюрат атаковал у Колоцкого монастыря наш арьергард, который, под угрозой обхода вице-короля, отступил к главным силам, стоявшим у Бородина. К двум часам Мюрат подошел к нашей позиции, и туда же приближались вице-король от Больших Садов и Понятовский от Ельни. [664]

Позиция у Бородино. Бородинская позиция лежала по обе стороны большой Смоленской дороги. Правый фланг ее примыкал к лесу, между реками Москвой и Колочей; левый фланг оканчивался у д. Утицы, на старой Смоленской дороге. Фронт ее, длиной около 7 верст, представлял тупой исходящий угол у с. Бородино. Позиция превалировала над впереди лежащей местностью. Ее правый фланг был прикрыт рекой Колочей, текущей в глубоком обрывистом овраге; центр прикрывался Семеновским ручьем. Левый фланг был слабейшей частью позиции; только кустарник и небольшой лес могли несколько затруднять здесь наступление. Между тем этот фланг был весьма важен; если бы французы имели тут успех, то могли бы по старой Смоленской дороге достигнуть Можайска прежде наших войск, стоявших у Бородина, и таким образом отрезать им путь отступления к Москве.

Позиция была усилена укреплениями: на оконечности правого фланга, у леса, фронтом к р. Москве, были построены три флеши; у дер. Горки, на новой Смоленской дороге — две батареи, одна выше другой, одна на три орудия, другая на девять; в центре позиции, на высоте — большой [665] люнет, вооруженный 18 орудиями (батарея Раевского); впереди и южнее д. Семеновской — три флеши (Багратионовы флеши); село Бородино, на левом берегу Колочи, приведено в оборонительное положение. Укрепления не имели сильного профиля и искусственных препятствий. Люнеты, обращенные к р. Москве, на правом фланге, были лишними, а на левом фланге, у д. Утицы, где проходила заброшенная, старая Смоленская дорога, совсем не было укреплений.

Впереди Семеновских холмов, в расстоянии 900 сажен от них, у деревни Шевардино, возвышается большой холм, превалирующий над окружающей местностью. Первоначально предполагали на этом кургане расположить левый фланг позиции, но так как при таком расположении фланг оказывался слишком выдвинутым вперед и легко подвергался охвату, то отодвинули его на Семеновские холмы, а на Шевардинском холме построили пятиугольный редут на 12 орудий и поставили передовой отряд{84}. [666]

Позицию предложено было занять следующим образом: правый фланг и центр — войсками 1-й армии Барклая-де-Толли (2-й и 4-й корпуса, под общим начальством Милорадовича, за р. Колочей до Горок; от Горок до батареи Раевского — 6-й корпус; частный резерв 1-й армии — 1-й резервный кавалерийский корпус Уварова и девять казачьих полков Платова — уступом за правым флангом первой армии); левый фланг — войсками 2-й армии князя Багратиона (7-й пехотный корпус от батареи Раевского до д. Семеновской; 8-й корпус — Багратионовы флеши, причем 2-я гренадерская дивизия составила частный резерв 2-й армии, а шесть казачьих полков Карпова должны были стать у д. Утицы). Егерские полки всех корпусов боевой линии предложено было частью рассыпать впереди фронта, а пять полков расположить в кустах и в лесу влево от Багратионовых флешей. Кавалерийские корпуса стали во второй линии за пехотными корпусами (2-й кавалерийский корпус — за 4-м пехотным, 3-й — за 6-м и 4-й — за 7-м). Общий резерв (3-й и 5-й пехотные корпуса и две кирасирские дивизии) стал — уд. Князьковой, артиллерийский резерв (300 орудий) — уд. Псаревой. Сверх того на пять казачьих полков возложено было наблюдение за правым флангом, на нижнем течении р. Колочи.

В армии Кутузова было 103 тысячи регулярных войск (в том числе 72 тысячи пехоты и 17 тысяч кавалерии) при 640 орудиях и, кроме того, 7 тысяч казаков и 10 тысяч ратников, почти необученных и вооруженных большей частью пиками (Смоленского и Московского ополчений). В числе этих 103 тысяч было 15 тысяч наскоро обученных рекрутов, так что опытных солдат в нашей армии в день Бородинского сражения было всего 90 тысяч.

Перед сражением все частные и казенные обозы отправили на 6 верст за Можайск; при полках оставили только патронные ящики и по одной лазаретной карете на батальон. Командирам корпусов предписывалось озаботиться устройством свободных сообщений между войсками.

Диспозиция Кутузова. Для боя дана была следующая диспозиция, подписанная Кутузовым 24 августа: [667]

«Присоединив к себе все подкрепления, прибывшие от Калуги и Москвы, армия ожидает наступления неприятеля при Бородине, где и даст ему сражение. 2, 4, 6-й и 7-й пехотные корпуса и 27-я дивизия составляют кор-де-баталь и располагаются в две линии. За каждым из них становится по кавалерийскому корпусу: за 2-м пехотным 1-й кавалерийский, за 4-м — 2-й, за 6-м — 3-й, за 7-м — 4-й.

В центре кор-де-баталь, за кавалерийскими корпусами, станут резервы, в батальонных колоннах, на полных дистанциях, в две линии, а именно: 3-й пехотный корпус, а за ним гвардия и сводные гренадерские батальоны 4, 7, 1-й и 3-й дивизий. Вторая гренадерская дивизия и сводные гренадерские батальоны 2-й армии становятся за 4-м кавалерийским корпусом и составляют резерв 2-й армии. Все кирасирские полки обеих армий во время действия расположатся позади гвардейского корпуса в полковых колоннах; артиллерия, остающаяся при резервах, составляет резервную артиллерию. Начальники в кор-де-баталь: правый фланг — из 2-го и 4-го корпусов, под командой Милорадовича; центр — из 6-го корпуса, под командой Дохтурова; левый фланг — из 7-го корпуса и 27-й дивизии, под командой князя Горчакова. Главнокомандующие армиями командуют, как и прежде, войсками, их армии составляющими, то есть: Барклай-де-Толли правым крылом и центром, а князь Багратион левым флангом; князь Голицын 1-й командует 1-й и 2-й кирасирскими дивизиями, кои соединить вместе в колоннах за гвардией.

В этом боевом порядке намерен я привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям. Не в состоянии будучи находиться во время сражения на всех пунктах, полагаюсь на известную опытность господ главнокомандующих и потому предоставляю им делать соображения действий на поражение неприятеля. Возлагаю все упование на помощь Всесильного и на храбрость и неустрашимость российских воинов, при счастливом отпоре неприятельских сил дам собственные повеления на преследование его, для чего и ожидать буду беспрестанных рапортов о действиях, находясь за 6-м корпусом. При сем случае неизлишним почитаю представить господам главнокомандующим, что резервы должны быть сберегаемы сколь можно долее, ибо тот генерал, который сохранит еще резерв, не побежден. На случай наступательного движения, оное производится в сомкнутых колоннах к атаке, стрельбой отнюдь не заниматься, но действовать быстро холодным ружьем. В интервалах между [668] пехотными колоннами иметь некоторую часть кавалерии, тоже в колоннах, которая бы подкрепляла пехоту. На случай неудачного дела, генералом Вистицким открыты несколько дорог, которые он господам главнокомандующим укажет и по коим армии должны будут отступать. Сей последний пункт единственно для сведения господ главнокомандующих».

Бои у Шевардино 24–26 августа. Войска арьергарда Коновницына при отступлении к Бородино разошлись со своим корпусом. Рассыпавшиеся по берегу Колочи егеря открыли огонь по головным отрядам французов. Наполеон приказал овладеть деревнями Фомкиной, Алексинкой, Доронином, Шевардино и редутом возле него, которые мешали развертыванию войск, следовавших по новой Смоленской дороге.

Передовая позиция у Шевардино была занята частью войск 2-й армии, под начальством князя Горчакова (27-я пехотная дивизия, пять гренадерских полков, два сводногренадерских батальона, два драгунских полка и 2-я кирасирская дивизия); 27-я дивизия стояла за редутом, имея на [669] флангах кавалерию; три полка егерей заняли на левом фланге Доронино и кустарник возле него; в редут поставлено 12 батарейных орудий. Овладев без особенного труда д. Фомкиной, Мюрат переправился через Колочу; за ним следовал корпус Даву; им обоим удается овладеть д. Алексинкой и развернуться против правого фланга Шевардинской позиции, в то время как Понятовский, наступавший от Ельни, овладел Доронином, угрожая левому флангу. Упорный бой завязался за редут, который несколько раз переходил из рук в руки противников, по мере ввода ими в бой резервов; на ночь редут остался за нами. Но уже ночью, в темноте, французы еще попытались овладеть редутом; Неверовский без выстрела неожиданно сам атаковал их в штыки, его поддержала 2-я кирасирская дивизия; французы, охваченные паникой, бежали, оставив в наших руках пять орудий, из которых три подбитых остались на месте, а два вывезены кирасирами. Бой затих. Около полуночи французы, по-видимому, снова намеревались вести атаку на батарею, но в это время было получено приказание Кутузова, следившего за боем от деревни Татариновой, отвести войска Горчакова на главную позицию, что и было исполнено. [670]

Наполеон приказал разбить свою палатку влево от Московской дороги, в д. Валуевой, посреди расположения гвардии; впереди стоял корпус вице-короля. Ней стоял за Даву; Жюно был еще в Гжатске.

В 2 часа утра 25 августа (6 сентября) после непродолжительного отдыха Наполеон выехал на рекогносцировку с Коленкуром и Раппом и внимательно осмотрел позицию [671] русских и строящиеся укрепления. В это утро был привезен подарок Наполеону — портрет его сына — «короля Рима»; портрет был выставлен для осмотра гвардейцев, которые выражали при этом необыкновенную преданность своему императору. После завтрака Наполеон продиктовал следующий приказ по армии:

«Воины! Вот сражение, которое вы так желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспоминает о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвой».

Отдав этот приказ, после полудня он вторично выехал перед позицией русских и был вполне доволен тем, что, по-видимому, на этот раз русские хотят дать бой.

Уже на рассвете армия Наполеона стояла под ружьем в следующем расположении: Понятовский на правом крыле, примыкая к дороге на Ельню; рядом с ним, впереди Шевардинского редута — Даву с тремя дивизиями (Фриана, Дессе и Компана); за ним гвардия; впереди селения, до р. Колочи — дивизия Морана, на другом берегу реки — Жерар и корпус вице-короля — между Валуевой и Бородином (Моран, Жерар и кавалерийский корпус Груши были отданы в распоряжение вице-короля); утром 26-го Моран также переправился к вице-королю на левый берег р. Колочи. Ней стоял немного сзади и левее Даву, у Алексинки; к ночи прибыл и стал за ним Жюно. Правее и сзади за Даву стояли кавалерийские корпуса Нансути, Монбреня и Латур-Мобура, прибывшего из Мстиславля, через Ельню и Ермаки.

Вернувшись в свою палатку вечером, Наполеон сделал распоряжения для завязки боя на следующий день. Сражение начнется сильной канонадой: 62 орудия Даву и гвардии и 40 орудий Нея вступят в бой с Семеновскими батареями; остальная гвардейская артиллерия будет в готовности к действию. В то же время Понятовский охватит левый фланг, а [672] Компан, которому император дал личные указания, поведет атаку на Семеновские укрепления. Вице-королю еще утром приказано за ночь навести три моста через Колочу и, как только начнется атака на правом крыле, двинуться вперед, перейти Колочу и войсками 4-го корпуса атаковать правое крыло русских, а дивизиям Морана и Жерара атаковать редут у д. Горки.

Отдав распоряжения, Наполеон лег спать, но почти не сомкнул глаз от волнения в ожидании решающего боя; он вскоре встал, призвал к себе Берье и работал вместе с ним до полпятого утра, потом сел на лошадь и отправился к Шевардинскому редуту, там слез с лошади, выбрал себе удобное место несколько впереди и влево от редута, и не сходил с него почти в течение всего дня. Он страдал в этот день настолько сильным насморком, что даже с трудом мог говорить, а через два дня совсем потерял голос.

В лагере русских настроение было приподнятым: нижние чины стирали белье, чтобы одеться в чистое, как перед смертью; многие даже отказывались от чарки, говоря, что в такой день не пьют. Спешно строили укрепления. После полудня по фронту войск крестным ходом обносили икону Смоленской Божьей Матери, перед которой служили молебны, и люди набожно прикладывались. Никакого приказа для подъема духа войск перед сражением Кутузов не отдавал; в этом нужды не было: всем были ясны важность предстоявшего сражения и причины войны. Впрочем, объезжая войска, старик главнокомандующий говорил с солдатами, но простым языком, понятным каждому русскому человеку. Сибирскому пехотному полку, например, он сказал: «Вам придется защищать землю родную, послужить верой и правдой до последней капли крови. Каждый полк будет употреблен в дело. Вас будут сменять, как часовых, через каждые два часа. Надеюсь на вас. Бог вам поможет; отслужите молебен!»

Заметив сосредоточение значительных сил неприятеля у Шевардинского редута, против нашего левого фланга, Кутузов приказал внести некоторые изменения в занятие позиции: сводной гренадерской дивизии графа Воронцова [673] приказано занять Семеновские флеши, а за нею стать 27-й пехотной дивизии Неверовского; 2-й гренадерской дивизии стать за Семеновским; корпусу Тучкова из общего резерва с 7 тысячами московского ополчения стать на старой Смоленской дороге, у д. Утицы. Остальных ополченцев разместили позади линий, чтобы те могли оказывать помощь раненым. Для связи Тучкова со 2-й армией четыре егерских полка заняли кусты и лес между Утицей и Семеновским. Главную квартиру свою Кутузов перенес из Татариновой в Горки.

Наступил вечер; поднявшийся ветер с воем проносился над нашими биваками, где солдаты, греясь около костров, точили штыки, отпускали сабли и прислушивались к ликованиям во французском лагере, вызываемым появлением Наполеона, объезжавшего свои корпуса.

Перед рассветом, среди глубокой тишины, царившей на Бородинском поле, грянул выстрел с русской батареи, впереди Семеновского, — в темноте нашим показалось, что неприятель приближается. Ошибка вскоре разъяснилась, и после первого выстрела все смолкло. Услышав звук выстрела, Кутузов поехал на батарею за д. Горками.

Почти в то же время и Наполеон скакал к Шевардинскому редуту. Заря занималась, туман рассеялся, блеснул первый луч солнца. «Это солнце Аустерлица!» — сказал Наполеон, возбуждая воинственное настроение своих войск, готовых уже ринуться в атаку после прочтенного им приказа, сулившего легкую победу и скорое окончание войны.

Верно сказал Наполеон: солнце было то же, что и под Аустерлицем, но настроение русских войск и вся обстановка предстоящего сражения были другими.

В половине шестого со стороны Шевардинского редута раздался одиночный пушечный выстрел и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; затрещала ружейная перестрелка, и вскоре огонь охватил все поле сражения. Град ядер, гранат, картечи и ружейных пуль из 1500 орудий и 25 тысяч ружей в течение всего дня сотрясали и воздух [675] и землю под ногами бойцов, посылая смерть во всех направлениях, и казалось, что никому не суждено спастись из этого ада.

Около 6 часов утра бой разгорелся на старой Смоленской дороге и в центре, против Багратионовых флешей. Понятовский наступал по обе стороны старой Смоленской дороги против корпуса Тучкова, который, после упорного боя с превосходящим противником, отступил к холмам у д. Утицы; удачно расположив на командующей высоте артиллерию, он остановил ее огнем наступление поляков Понятовского.

Три атаки на Семеновские флеши. В то же время Даву, поддерживаемый огнем 100 орудий, двинул дивизию Компана и уступом справа за нею дивизию Дессе в атаку на флеши. Компан бросился на укрепления, а левее его Ней тоже завязал жаркий бой против флешей. В половине восьмого французам удалось ворваться в укрепления, невзирая на страшные потери от нашего картечного и ружейного огня; но Горчаков, оборонявший флеши, произвел контратаку дивизиями Воронцова и Неверовского и выбил французов из укреплений. Между тем, Наполеон, опасаясь, чтобы открытый правый фланг дивизии Даву не подвергся атаке со стороны русских, которые могли бы проскользнуть между Понятовским и Даву, приказал Жюно пройти за Неем и Даву и развернуться на правом фланге последнего, прикрываемом только кавалерией Мюрата. Жюно начал движение в 8 часов; но едва он вышел за корпус Нея, как со стороны русских была произведена сильная контратака; Жюно приказано было немедленно вступить в бой между корпусами Нея и Даву. Он перестроился в резервный порядок на месте, где его застало приказание, но контратака русских до него не дошла.

Произошло это так: двукратная попытка Даву атаковать флеши не удалась, и обе его дивизии были отброшены в лес; вскоре Ней, поддержанный огнем большой батареи, развернулся на левом фланге Даву, и атака была возобновлена с неудержимой силой. Артиллерия и пехота русских встретила врагов дождем картечи и пуль, но французы, преодолевая [676] ужас смерти, прорвались через интервалы между орудиями и захватили укрепления с тыла. Но этот успех был недолог. Дивизии Воронцова и Неверовского снова ударили в штыки и, при содействии 4-го кавалерийского корпуса, опрокинули противника, нанеся ему огромные потери.

В 9 часов Ней и Даву снова двинулись вперед; Мюрат поддерживал эту атаку, направив корпуса Латур-Мобура и Нансути уступом вперед и правее Даву, а корпус Монбреня — в резерве за Неем. Бой перед Семеновскими флешами снова усилился, и в то же время успех для французов обозначился, по-видимому, на обоих флангах.

На кургане, у д. Горки, Кутузов, окруженный штабом, наблюдал движения противника. Громадные массы войск, сосредоточенные Наполеоном у Шевардина, и его настойчивые атаки на Семеновские флеши указывали, что он не намеревается делать больших обходных движений, а решил раздавить русскую армию сильными фронтальными ударами, чего бы это ни стоило, невзирая ни на какие потери. Потери значительными были и у нас. Воронцов, ведя дивизии [677] в контратаку, был ранен и покинул поле сражения. Багратион, опасаясь быть охваченным слева, приказал Тучкову прислать дивизию Коновницына на поддержку Воронцова и Неверовского и взял несколько батальонов из второй линии корпуса Раевского, бывшего правее него, придвинул из резерва 2-ю гренадерскую дивизию принца Мекленбургского и поставил ее влево от д. Семеновской; к левому флангу 2-й гренадерской дивизии придвинул 2-ю кирасирскую дивизию Дуки, а Кутузов, по его просьбе, послал на усиление левого крыла Измайловский, Литовский и Финляндский полки из резерва, а за ними двинул семь гренадерских батальонов, три полка кирасир и три батареи гвардейской артиллерии. В то же время генерал-квартирмейстеру 1-й армии Толю приказано было перевести 2-й корпус Багговута с крайнего правого на левый фланг нашей позиции.

Наступление вице-короля Евгения. Посмотрим, что происходило в центре нашей позиции. Вице-король стоял в выжидательном положении у Бородино, наблюдая развитие сражения на нашем левом крыле; когда же Даву, Ней и Жюно стали подаваться вперед, он решил начать атаку на центр. Сначала он двинул дивизию Дельзона на Бородино, занятое Лейб-гвардии Егерским полком, и выбил его оттуда после короткого, но крайне упорного боя, в котором егеря потеряли 30 офицеров и половину наличного состава; французы перешли через Колочу за отступавшими егерями и готовились уже атаковать 12-пушечную батарею, защищавшую мост. Нападение удалось отбить, но батарею приказано было отвести назад. На поддержку гвардейским егерям были двинуты 1-й и 9-й егерские полки. Командир 1-го полка полковник Карпенков, укрыто расположивший свой полк, неожиданно вывел его на гребень холма, дал залп в упор и затем ударил в штыки. Ошеломленный неприятель бросился назад к мосту, однако не мог быстро перейти через него, так как егеря при отступлении успели разрушить часть настилки; не успевшие переправиться за Колочу были на нашем берегу истреблены до последнего. Наши егеря преследовали противника за реку, но вскоре были отозваны [680] назад, и при этом окончательно разрушили мост под сильным огнем противника.

Решив наступать за р. Колочу, вице-король оставил дивизию Дельзона у Бородина, а кавалерийской дивизии Орнано на правом берегу р. Войны, впадающей в Колочу, приказал прикрывать левый фланг; затем он двинул все свои войска за р. Колочу (дивизии Морана и Жерара, бывшая Гюденя, из корпуса Даву, дивизию Брусье, итальянскую гвардию и кавалерийский корпус Оруши), поддерживаемый огнем артиллерии, выставленной у Бородино. Все эти войска двинулись на курганную батарею, обороняемую 7-м корпусом Раевского, у которого, после отправки восьми батальонов на помощь Багратиону, оставалось только восемь батальонов, из них четыре, под начальством Паскевича, расположились правее батареи, а четыре, под начальством Васильчикова — левее; егеря 12-й и 26-й дивизий обороняли кустарник при впадении ручья Семеновского в р. Колочу; три егерских полка стояли в резерве за батареей. На левом фланге Раевского расположился 3-й кавалерийский корпус. [681]

В 10 часов, оттеснив наших егерей, вице-король атаковал батарею дивизиями Брусье и Морана, переправившимися через Колочу. Минута для атаки была выбрана удачно: французская артиллерия уже несколько часов обстреливала батарею, Семеновские флеши только что были заняты Неем{85}, резерв Раевского был наполовину израсходован на поддержку Багратиона.

Первая атака, произведенная дивизией Брусье, была отбита; французы отступили в овраг и усилили обстрел батареи артиллерией.

В одинадцатом часу бригада Бонами дивизии Морана устремилась к люнету; дивизия Паскевича, понесшая до того огромные потери, не в состоянии была удержать атакующих. Бонами с 30-м линейным полком ворвался на батарею, и там загорелся отчаянный рукопашный бой. Это был серьезный [682] момент сражения: по овладении батареей противник врезывался в наше расположение и разобщал наши армии. Но, по счастью, поблизости находился начальник штаба 1-й армии, генерал Ермолов, посланный Кутузовым на левый фланг позиции для ободрения войск 2-й армии.

Сознавая важность обстановки, Ермолов приказал следовавшим за ним двум артиллерийским ротам полковника Никитина выстроиться фронтом к потерянному укреплению и открыть огонь по столпившимся на нем французам; сам же, взяв 3-й батальон Уфимского полка, повел его на батарею, за ним двинулись три егерских полка резерва и оставшиеся защитники укрепления, и все это, по словам Ермолова, «толпою в образе колонны» ринулось на батарею в штыки. Противник был опрокинут с кургана и, охваченный с флангов остатками полков 26-й и 12-й пехотных дивизий, отброшен на значительное расстояние. Израненный генерал Бонами был взят в плен.

Контратака Ермолова произвела сильное впечатление на французов и едва не повлекла за собой оставление ими Семеновских флешей.

Командир гвардейской батареи, стоявший в день Бородинского сражения впереди Шевардинского редута, прикрывая главную квартиру Наполеона, в своих воспоминаниях{86} дает следующую картину:

«Перед моими глазами было следующее зрелище: справа позади меня — старая гвардия в парадной форме, в центре — пехота молодой гвардии, слева — гвардейская кавалерия; против середины моей батареи император в серой шинели, скрестив руки на груди, нервно расхаживал на небольшом пространстве; дальше виднелась группа офицеров и генералов с подзорными трубами в руках. Две конные батареи, под командованием Морана, вскоре стали левее меня, прикрывая кавалерию. Я оставался в таком положении до четырех часов пополудни, слыша со всех сторон сильную канонаду и едва различая по временам, сквозь поднявшуюся пыль, неприятельские позиции. Более сотни штабных офицеров один за другим подъезжали к императору; он выслушивал их донесения, потом движением руки [683] отправлял назад, почти никому из них не сказав ни одного слова. Я утверждаю, что с начала боя и до четырех часов он оставался постоянно на одном месте и не отдал ни единого приказания, так как все это время я не спускал с него глаз. Маршал Бессьер, шагавший взад-вперед невдалеке от меня, время от времени подходил ко мне с вопросом, не вижу ли я передвижений около большого редута. Я отвечал ему, что ничего не видел, хотя даже не знал, где находился этот редут, называемый им большим; полагаю, что его превосходительство так же мало был в этом осведомлен, как и я, потому что если бы это было ему известно, то он не преминул бы указать мне направление. Каждый раз его превосходительство удалялся от меня, произнося сквозь зубы: «Очень трудно будет взять этот большой редут!» Около четырех часов подъехал к императору с докладом один из офицеров штаба, и маршал Лефевр скомандовал: «Вся гвардия вперед!» Как мне исполнить это, когда передо мной овраг? Фуркруа, Ривьер и я начали отыскивать переход, как вдруг император, по-видимому, не замечавший рва, закричал нам: «Вперед, вы с... с...!» Не оставалось другого исхода, как броситься в ров, но тут генералу Лористону удалось найти переход и провести нас. Его Величество поехал вперед верхом, и больше я его не видел уже до конца этого дня».

В это время Ермолов был ранен картечью в шею, а талантливый начальник артиллерии 1-й армии, граф Кутайсов, убит.

Барклай-де-Толли, видя полное изнеможение корпуса Раевского, сменил его батальонами 24-й пехотной дивизии Лихачева, которую вскоре поддержал также 4-й дивизией принца Евгения Вюртембергского.

Бой стал затихать, но более 100 орудий громили защитников центрального участка нашей позиции, которые доблестно выносили страшные потери.

Атака Уваровым и Платовым левого фланга французов у д. Беззубово. Около 10 часов Кутузову стало ясно, что Наполеон хочет опрокинуть наше левое крыло, и потому он отдал приказание: 1) Милорадовичу с 4-м пехотным и 2-м кавалерийским корпусами сблизиться с центром и 2) Платову с казаками и Уварову с 1-м кавалерийским корпусом [684] переправиться через р. Колоча ниже Бородина, и атаковать левое крыло неприятеля, как об этом просил еще раньше сам Платов. Эта атака должна была отвлечь внимание Наполеона и часть его сил от нашего центра и левого фланга.

В двенадцатом часу дня Уваров с 28 эскадронами и 12 конными орудиями переправился через Колочу и двинулся к р. Войне, где был встречен дивизией Орнано и 84-м пехотным полком, которые отошли у Беззубова за мельничную плотину, а полк построился в каре перед плотиной. Боясь упустить противника, Уваров приказал лейб-гусарам атаковать пехоту без подготовки огнем конной артиллерии; три последовательные атаки лейб-гусар были отбиты, а когда была вызвана вперед артиллерия, противник отступил за плотину. На этом наступление Уварова, за неимением пехоты, и кончилось, так как в Бородине стояла целая дивизия Дельзона. Платов с девятью казачьими полками переправился через р. Войну выше Беззубова и, рассыпавшись в кустах между неприятельскими колоннами и обозами, проник в самый тыл, до новой Смоленской дороги. Это движение заставило противника оставить оборону плотины, чем воспользовались лейб-казаки, бросившись через плотину в тыл неприятелю. Вскоре Уваров и Платов были отозваны Кутузовым назад, но последствия этого нападения были значительные: как только вице-король узнал о появлении нашей кавалерии за р. Колочей, он поскакал туда сам, приостановил атаку на центральную батарею и даже приказал дивизии итальянской гвардии переправиться обратно за р. Колочу для поддержки дивизии Дельзона, и хотя потом дело разъяснилось и опасность с этой стороны миновала, но время уже было потеряно, и русские успели подтянуть к центру все войска, бывшие в резерве и на правом крыле.

Четвертая атака на Семеновские флеши. Мы видели выше, как назревала третья атака на Семеновские флеши; на этот раз готовились атаковать: две дивизии корпуса Даву, три дивизии корпуса Нея, кавалерийские корпуса Латур-Мобура и Нансути и две легкие кавалерийские бригады. С нашей стороны оборонялись: остатки сводной гренадерской дивизии, 27-я [685] пехотная дивизия, 2-я гренадерская дивизия, 2-я кирасирская дивизия Дуки и три кавалерийских полка (Ахтырский, Новороссийский, Литовский) 4-го кавалерийского корпуса.

Ней повел атаку во главе 24-го легкого полка и овладел левой флешью; дивизия Ледрю ворвалась в правую флешь, а затем захватила и третью, бывшую несколько сзади. В рукопашном бою Воронцов был ранен штыком. Багратион направляет отбить флеши 27-ю пехотную дивизию, четыре батальона 2-й гренадерской дивизии принца Мекленбургского, кирасирскую дивизию Дуки и вышеупомянутые три кавалерийских полка с пятью конными орудиями. Французы снова выбиты из флешей.

Около десяти часов утра Ней, Даву и Мюрат опять повели атаку на флеши; после отчаянного боя, в котором были ранены князь Горчаков и Неверовский, войска Нея овладели флешами, но в это время подошла с левого фланга 3-я дивизия Коновницына с четырьмя кавалерийскими полками, которым удалось снова выбить французов из флешей.

Пятая и шестая атаки на Семеновские флеши. В 11 часов Ней и Мюрат ввели в бой дивизию Фриана (Даву, по случаю контузии, передал командование Мюрату), корпус Жюно направился в лес между флешами и старой Смоленской дорогой, где завязал бой с егерями Шаховского.

Более 400 орудий было выставлено против нашего левого крыла; с нашей стороны число орудий было доведено до 300. Теперь наступила самая кровопролитная сцена великой драмы! На пространстве одной квадратной версты гремела адская канонада 700 орудий; французы смело стремились вперед и даже вызвали похвалу самого князя Багратиона, крикнувшего «Браво!» одному французскому полку, храбро наступавшему без выстрела под страшным картечным и ружейным огнем с нашей стороны. Около 11 часов французы произвели пятую атаку, в четвертый раз ворвались во флеши и снова были выбиты, причем получили ранения принц Карл Мекленбургский и многие другие.

Через полчаса последовала шестая, последняя атака на флеши. Весь фронт нашего левого крыла двинулся навстречу [686] и вступил в отчаянный рукопашный бой. Перемешалось все — пехота, кавалерия и артиллерия; бились штыками, прикладами, тесаками, банниками. Некоторые неприятельские всадники, увлеченные запальчивостью, были захвачены даже в наших гвардейских полках. Одни только резервы обеих сторон стояли в отдалении неподвижно. В пылу этого боя тяжело раненный Багратион, сдав команду Коновницыну, был унесен с поля сражения, граф Сен-При и многие другие начальники выбыли из строя, и русские войска, не управляемые более, в половине двенадцатого окончательно уступили флеши французам. Коновницын отвел войска за Семеновский овраг, быстро привел их в порядок, занял артиллерией ближайшие высоты и задержал дальнейшее наступление французов. Вскоре прибыл герцог Александр Вюртембергский, посланный Кутузовым на левый фланг по получении известия о ранении Багратиона, но так как он прислал очень неутешительные донесения, то Кутузов отозвал его к себе, и начальство над 2-й армией поручено было бесстрашному защитнику Смоленска — Дохтурову.

Французы решили развить одержанный ими успех: вдоль Семеновского оврага были выставлены сильные батареи, после чего Ней повел дивизией Фриана и частью своего корпуса атаку на Семеновскую, Мюрат же направил корпуса Латур-Мобура и Нансути на участок южнее Семеновской, причем последний должен был охватить этот участок, опрокинув полки Лейб-гвардии Измайловский и Литовский (впоследствии Лейб-гвардии Московский). Под страшным огнем наших батарей конница неприятельская понеслась через Семеновский овраг. Нансути три раза атаковал Измайловский и Литовский полки, понесшие большие потери от огня французских батарей, но все атаки были отбиты батальным огнем{87}; доскакавшие же до наших каре смельчаки умирали на штыках наших гвардейцев. Потери от артиллерийского огня были настолько ужасны, что наши [687] доблестные полки отдыхали, когда несущаяся на них в атаку кавалерия заставляла свою артиллерию прекращать огонь. Отбитую конницу Нансути преследовали наши два кирасирских полка (Орденский и Екатеринославский).

Латур-Мобур шел левее, севернее Семеновской, проскакал через части 2-й гренадерской дивизии, опрокинул драгун генерала Сиверса и заскакал в тыл Измайловскому и Литовскому полкам, но атака трех наших кирасирских полков (5-го гвардейского корпуса) и ахтырских гусар заставила его отступить за овраг.

Вслед за кавалерией Фриан с двумя пехотными полками двинулся на Семеновскую и овладел деревней. Наши войска левого крыла отошли к востоку от оврага на пушечный выстрел, но полки Измайловский, Литовский и Финляндский удержались у опушки леса, в центре Семеновского оврага.

Уступая настоятельным просьбам Нея и Мюрата о присылке подкреплений, но не считая минуту решающей атаки назревшей, Наполеон послал им дивизию молодой гвардии (генерала Роге), но как раз в это время он получил донесение о нападении нашей кавалерии за р. Колочей на левый фланг его армии; гвардия была остановлена.

Около полудня, после шестичасового упорного боя, атаки неприятеля нами были отбиты на всех пунктах, кроме Бородина и Семеновских флешей; центр несколько подался назад, и самым ближайшим пунктом к неприятелю была батарея Раевского. Но приостановка атаки на батарею почти на два часа, вследствие поиска за р. Колочей кавалерии Уварова и Платова, дала нам возможность усилить угрожаемый пункт войсками с правого фланга и из резерва: войска корпуса Раевского были сменены 24-й дивизией Лихачева, и прибыл 4-й корпус (Остермана); он стал левее и позади центральной батареи; за ним полки Преображенский и Семеновский, а за ними — кавалерия (2-й и 3-й корпуса и полки Кавалергардский и Конный).

Взятие французами центральной батареи. Успокоившись за свое левое крыло, Наполеон приказал возобновить атаку на центральную батарею. Атака началась в два часа: с фронта на батарею наступали три пехотные колонны (дивизии [692] Брусье, Морана и Жерара), с левого фланга — кавалерийский корпус Груши, а с правого — корпус Коленкура (заменившего убитого Монбреня); впереди наступала густая цепь стрелков.

Генерал Коленкур во главе кирасирской дивизии Ватье, перейдя р. Семеновку, опрокинул наши войска, бывшие южнее батареи, и с 5-м кирасирским полком повернул на север, прямо на батарею, ворвался на нее с горжи, но удержаться не мог, так как пехота вице-короля еще не дошла до укрепления. Из-за оврага по кирасирам был открыт убийственный огонь; с огромными потерями кирасиры отхлынули, оставив на батарее в числе убитых своего храброго начальника, генерала Коленкура.

За дивизией Ватье шли — в центре конные батареи, влево, от них кирасиры, а вправо уланы; прямо на батарею шла саксонская гвардия Тильмана. Наша пехота (перновцы, кексгольмцы и 33-й егерский) огнем с 60 шагов отбила кирасир и улан, но Тильман, перескочив бруствер, ворвался на батарею; одновременно с возгласами «Да здравствует император!» ворвалась в укрепления и французская пехота. Завязался упорный бой внутри укрепления, причем израненный штыками генерал Лихачев был взят в плен. Батарея, вся покрытая трупами, была захвачена; в ней французы нашли 21 орудие, из которых 13 были подбиты.

Одновременно с этим Груши вел атаку левее батареи против нашей пехоты (три полка 24-й дивизии и 7-я пехотная дивизия); на поддержку им Барклай двинул Изюмский гусарский и Польский уланский полки, но они были отбиты. Кавалерия Груши окружила каре 7-й пехотной дивизии и производила непрерывные атаки, готовясь их уничтожить. На выручку им, по приказанию Барклая, были брошены из резерва Кавалергардский и Конный полки, которые, под начальством генерала Шевича, произвели блестящую атаку на французских и баварских кирасир, опрокинули их и гнали до самой батареи. Барклай своей распорядительностью и мужеством в Бородинском сражении заставил забыть о том, в чем его раньше обвиняли. [693]

К четырем часам пополудни в центре и на левом фланге бой затихал, и только егеря Шаховского вели оживленный бой с вестфальским корпусом Жюно. Одна из дивизий этого корпуса успела прорваться между левым крылом 2-й армии и войсками Багговута, что заставило его в 17 часов покинуть позицию у кургана и, отойдя с версту по большой дороге, расположиться на одной высоте с левым флангом 2-й армии.

С трех часов дня в центре и на левом крыле французской армии бой почти прекратился и вылился в ожесточенную артиллерийскую канонаду. Потери с обеих сторон были так велики, что и русские, и французы были крайне истощены. Противник не решался выйти из отбитого укрепления для атаки на вторую позицию русских, которые тоже боялись покинуть ее и попытаться вернуть укрепления. К шести часам канонада тоже замолкла по всей линии.

Ход боя на левом крыле, у д. Утицы. Около 10 часов 30 минут утра Понятовский овладел д. Утицей и приостановил наступление, но когда Жюно потеснил егерей Шаховского и вошел с ним в связь, Понятовский атаковал вторую позицию Тучкова, на высоте за д. Утицей, и овладел ею; наши войска отошли от позиции на небольшое расстояние. Тучков был значительно слабее Понятовского после выделения дивизии Коновницына. В таком положении дело оставалось до 12 часов, когда прибыла на подкрепление Тучкова 17-я пехотная дивизия (Олсуфьева) с командиром 2-го пехотного корпуса, генералом Багговутом. Одна бригада 17-й дивизии (полки Брестский и Рязанский) была направлена против Жюно, в помощь Шаховскому, а другая подкрепила Тучкова, который, пользуясь этим, перешел в наступление и взял высоту обратно, причем сам был смертельно ранен и скончался на 48-м году жизни. Багговут вступил в командование войсками левого фланга.

Когда войска, защищавшие Семеновские флеши, отошли назад, то и Багговут, опасаясь быть отрезанным (в лесу бой между вестфальцами Жюно и егерями князя Шаховского еще продолжался), тоже отошел на версту по старой Смоленской дороге. [694]

В течение всего боя Наполеон не покидал своего места у Шевардинского редута и потому не мог быть вполне осведомлен о его ходе и объединить действия вице-короля Евгения, Нея и Даву, чем могли бы быть достигнуты более решительные результаты. Только в четвертом часу он выехал к Нею и Мюрату, к д. Семеновской, где и увидел, что русские стройно стояли на второй позиции, за Горками и Семеновским оврагом, в полной готовности продолжать бой. Хотя в распоряжении Наполеона и было 19 тысяч гвардии, но, не слушая советов своих маршалов, великий полководец решил не прибегать к этому последнему средству, так как, вероятно, не рассчитывал сломить русских{88}. В прежних сражениях вскоре после начала боя к нему вели много захваченных пленных, отбитые орудия, знамена и т. п.; в этот день ничего подобного не было; напротив, несмотря на громадные силы, двинутые им в атаку нашей позиции, успеха не достигалось, и ежеминутно приезжали ординарцы с докладом о громадных потерях и с просьбой подкреплений. Теперь он сам увидел грозную стену русских бойцов, готовых умереть, но не уступить шага земли без боя. По всему фронту гремела страшная канонада, постепенно начинавшая утихать. Через три часа Наполеон вернулся назад, «против обыкновения, [695] с красным лицом, с всклокоченными волосами и усталым видом».

Вот что пишет в своих мемуарах командир одной из гвардейских батарей:

«В шесть часов Перрен, адъютант графа Лобау, крикнул мне: «Вперед, по приказанию императора! На поддержку батарей вице-короля, уничтоженных неприятелем!» Я с трудом переправился через овраг, хотя и без приключений, и встретился с генералом Нурри, сообщившим, что и он сейчас присоединится к нам. Уже несколько гранат скользнули под нашими ногами, и я начал развертываться для боя, когда прискакал другой офицер штаба с приказанием: «Император приказал отойти на прежнюю вашу позицию. — и прибавил вполголоса: — Позиция противника очень сильна, а уже поздно. Император приказал молодой гвардии, которая двинется впереди, овладеть ею завтра утром». Я начал движение назад, но, отойдя несколько шагов, был остановлен генералом Нурри; масса артиллерии армейской и гвардейской стала около меня, и мы провели ночь на поле сражения, без еды, почти без огня, под сильным ветром, наносившим на нас тучи пыли. Вся местность вокруг была покрыта мертвыми и умирающими, впрочем, не так еще густо, как под Эйлау»{89}.

Перестрелка продолжалась по всему полю сражения до наступления темноты; кое-где кавалерия то с той, то с другой стороны бросалась в атаку, но без решающего успеха. Вообще видно было всеобщее изнеможение; выстрелы час от часу редели, и битва замирала. Последней вспышкой сражения было дело у д. Семеновской. Около девяти часов вечера неприятель вышел из деревни и занял перед ней лес, но Лейб-гвардии Финляндский полк выгнал его оттуда штыками. Глубокая темнота летнего вечера спустилась на равнину, безмолвную, как огнедышащая гора без извержений.

Кутузов, расположившийся в центре позиции у Горок, все время следил за ходом боя и своевременно направленными подкреплениями успевал отбивать все атаки противника и в то же время необыкновенно искусно в течение всего боя поддерживал [696] дух войск. Воспитанный в боевой школе Суворова, он овладел вполне этой в высшей степени трудной областью военного искусства.

Общее выражение лица его было сосредоточенное, на нем читалось напряжение, едва превозмогавшее усталость. В 11 часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой. Он понимал важность потери такого генерала, как Багратион. На замену Багратиона он назначил принца Вюртембергского; но когда последний, не доехав еще до Семеновской, через присланного адъютанта стал просить подкреплений, то Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование над 2-й армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе.

Когда донесли о занятии французами флешей и Семеновской, он встал, как бы разминая ноги, отвел доносившего в сторону и потом сказал, обращаясь к Ермолову: «Съезди, голубчик, посмотри, нельзя ли что сделать!» [697]

В третьем часу атаки французов прекратились. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика фельдмаршала. Голова его по временам низко опускалась, и он задремывал. Ему подали обедать. В это время прискакал от Барклая полковник Вольцоген с донесением, что войска страшно расстроены и сражение проиграно. Кутузов не поверил, страшно рассердился и приказал передать Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен ему, главнокомандующему, лучше, чем Барклаю.

«Отбиты везде, — горячо, с явным волнением говорил полководец, — за что я благодарю Бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской!»

В это время прибыл Раевский и сообщил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более.

Выслушав его, Кутузов сказал по-французски:

— Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступать.

— Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, — отвечал Раевский, — и мое мнение...

— Кайсаров! — крикнул Кутузов своего адъютанта. — Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, — обратился он к другому, — поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.

Узнав, что назавтра решено атаковать неприятеля, все — начиная от высшего командования и кончая последним солдатом — словно бы сбросили с себя накопившуюся усталость и приободрились.

Наполеон и вся его армия почувствовали, что под Бородином свершилось нечто невиданное, необычайное; в их сердцах зародилось чувство ужаса перед врагом, который, потеряв половину состава армии, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. По словам Ермолова, «в Бородинском сражении французская армия Наполеона расшиблась об русскую армию». Победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага [698] и в собственном бессилии, была одержана русскими под Бородином, но одержана ценой страшных потерь.

Перед Бородинским сражением у нас было под ружьем 113 тысяч человек; из них мы потеряли 57–58 тысяч; урон французов: из 130 тысяч солдат — 50 тысяч, в том числе убитыми и ранеными 43 генерала, почему Бородинское сражение и прозвано во французской армии «битвой генералов». Трофеи с обеих сторон почти равны. У неприятеля отбито 13 орудий, нами потеряно 12, и, кроме того, у нас подбито 37 орудий и 111 зарядных ящиков. Пленных с каждой стороны было не более 1 тысячи. Ожесточение было так велико, что даже безоружных прикалывали как у нас, так и у неприятеля.

Противник, привыкший к победам под руководством гениального полководца, сражался с удивительным мужеством, но ничто не могло сломить мужества русских воинов, решившихся умереть за родину.

Наполеон в своих мемуарах так оценивает Бородинское сражение:

«Из всех моих сражений самое ужасное то, которое дал я под Москвой. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми».

«Из пятидесяти сражений, мною данных, в битве под Москвой выказано <французами> наиболее доблести и одержан наименьший успех».

Л Н. Толстой в романе «Война и мир» пишет: «Прямым последствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель Наполеоновской Франции, на которую первый раз, под Бородином, была наложена рука сильнейшего противника».

Ночь с 26 на 27 августа. По окончании сражения Наполеон начал стягивать войска назад, а Барклай, по приказанию Кутузова, остававшийся на поле сражения, распоряжался приготовлениями к бою на следующий день.

До 23 часов Кутузов не отменял распоряжений к возобновлению сражения. Наши дозоры, высланные ночью, [699] выяснили, что батарея Раевского и Бородино очищены неприятелем. Наполеон окружил свою ставку каре гвардии, из опасения нападений казаков, тревоживших французов в течение всей ночи.

В 23 часа прибыл к Кутузову командующий войсками 2-й армии Дохтуров. Кутузов вышел к нему навстречу со следующими словами: «Поди ко мне, мой герой, и обними меня. Чем может государь вознаградить тебя?» Он вывел его в другую комнату и, переговорив с ним, приказал артиллерии тотчас же отступать за Можайск, пехоте и кавалерии, после краткого отдыха, идти туда же. Войска были разделены на четыре колонны: 1-я Дохтурова, 2-я Милорадовича, 3-я Платова и 4-я исключительно из артиллерии. Барклай-де-Толли получил это приказание в полночь. Отступление было вызвано большими потерями в войсках и необходимостью сблизиться с подкреплениями. Кутузов мог бы через Верею или Боровск потянуть Наполеона за собой, на Калугу, но, видимо, он имел в виду отступлением на Москву еще больше растянуть тыл Наполеона, возбудить ожесточенную партизанскую и народную войну и подготовить в Москве могилу французской армии. Можно догадываться, что таким было, действительно, его намерение, так как с Бородинского поля сражения, когда наша армия потянулась к Москве, наш прославленный партизан Д. В. Давыдов с сотней казаков и 50 ахтырскими гусарами пошел на запад, в тыл армии Наполеона, и через несколько дней обозначились его действия, вызвавшие большое беспокойство самого Наполеона и Бертье.

Мелкий холодный дождь и ветер досаждал усталым войскам, подтягивавшимся к своим знаменам. Многих товарищей недосчитались; некоторыми полками командовали поручики. Но и при таких условиях войска с досадой приняли приказание об отступлении, так как сгорали нетерпением сразиться с противником на следующий день.

Кутузов в донесении государю прояснил причину отступления, но не упоминал ни о победе, ни об отступлении неприятеля, а указал на страшное упорство в битве, [700] мужество войск, понесенные ими большие потери и перечислил взятые в бою трофеи.

27 августа, в 6 часов утра, русская армия снялась с позиции в таком порядке и так тихо, что французы заметили это не раньше 10 часов. Утром французские генералы собрались около ставки Наполеона, и некоторые из них, особенно Ней, выражали неодобрение его действиями накануне. Наполеон не возражал: он сидел нога на ногу и довольно часто, опершись руками о колено, повторял с каким-то конвульсивным придыханием: «Москва! Москва!» Получив донесение об отступлении русских, Наполеон был очень обрадован и приказал Мюрату с остатками кавалерии и пехотной дивизией Дюфура начать преследование. На поле сражения был только арьергард Платова, который затем отступил к Можайску, где и отбил все нападения французской кавалерии.

Оценка сражения. Бородинское сражение явилось очистительной жертвой за оставление Москвы и было предпринято в угоду общественному мнению. Наполеон, мечтавший одним ударом кончить войну, убедился, что она только началась этой битвой и что русские отступали до сих пор не из боязни, а по расчету, и упорство, с каким они защищали каждую пядь земли, показало французам, чего они должны ожидать впереди, и поселило в них такое уныние, какое обыкновенно бывает только вследствие понесенного поражения.

В самом ведении боя необходимо отметить нижеследующее.

1. Позиция была оценена и занята нами неправильно. Она была занята равномерно войсками; на самом же деле все пространство между Москвой-рекой и Горками, прикрытое труднопереходимой р. Колочей, было недоступно для атаки большими силами; тут для обороны достаточно было ополчений и казаков; у нас же стояли здесь три пехотных (2, 4-й и 6-й) и три кавалерийских корпуса, казаки и резерв. Если бы их сначала поставили от д. Горки до старой Смоленской дороги, то не пришлось бы переводить 2-й и 4-й корпуса с правого крыла на левое по самому полю сражения и рисковать быть разбитым по частям. [701]

Кутузов превосходным управлением боем успел исправить ошибки, но подвергался большому риску.

2. Наполеон, решивший атаковать центр нашей позиции, тоже слишком много войск оставил у Бородина; потом их пришлось переводить к пункту атаки через Колочу.

3. Ошибки Кутузова и Наполеона были исправлены необычайной храбростью войск. Бой был грубый, чисто фронтальный, и все важнейшие фазы его развивались только около двух пунктов — Семеновских флешей и батареи Раевского. Оба укрепления не были сильными, если кирасиры Тильмана смогли перескочить во время атаки через ров и бруствер батареи Раевского. Укрепления эти были и незначительными по размерам; они скорее служили для указания направления, в котором велась атака и встречалась со стороны обороняющегося целыми корпусами пехотными и кавалерийскими. Если бы этих укреплений не было, бой разыгрался бы, наверное, совершенно в том же духе, причем войска атакующего направлялись бы в какой-нибудь другой пункт на местности. Некоторые утверждают, что если бы Наполеон направил главную массу своих войск на наш левый фланг, то мог бы отбросить нашу армию в угол между р. Москвой и Колочей. С этим согласиться нельзя, во-первых, потому, что, направив значительные массы войск в леса на старой Смоленской дороге, Наполеон был бы в затруднении развернуть их и управлять боем, и, во-вторых Горки, Семеновская и Утица составляли три уступа в боевом порядке русской армии, а последняя из деревень — ближайшая к неприятелю. Поэтому правое крыло и центр ее ближе к Можайску, чем неприятель, направившийся на д. Утицу. Даже если бы он и овладел Утицей, то Кутузов мог усилить Тучкова, дабы удержать его в положении, от которого зависела участь боя, или же отступить от Горок к Можайску по новой Смоленской дороге. Разыгрывая сражение на нашем левом фланге, Наполеон выиграл бы его легче и с меньшим кровопролитием, но никогда не смог бы оттеснить нашу армию в угол между р. Москвой и Колочей. [702]

По потерям обеих сторон в бою это было самое кровопролитное сражение Наполеоновской эпохи, и именно потому, что это был бой фронтальный, при удивительном мужестве, проявленном обеими армиями. Потери были велики и вследствие значительного числа орудий, выставленных обеими сторонами, а также огромного сосредоточения войск на небольшом пространстве — что-то около двух квадратных верст.

Причиной потерь было также и отсутствие связи в действиях разных родов войск, даже в армии Наполеона, имевшей высокую тактическую подготовку.

Так, дивизия Морана, при атаке на батарею Раевского, была истреблена русской артиллерией, в то время как русскую пехоту громили батареи Сорбье.

Кавалерия вводилась в бой своевременно и имела успех; но действия ее были частными и потому не могли иметь решающих последствий. Из-за потерь, понесенных кавалерией Наполеона под Бородином, сражение это названо «могилой французской кавалерии».

Набег Уварова и Платова за Колочу приостановил наступательные действия неприятельского центра, чем русские воспользовались для приведения в порядок утомленных войск.

Потери русской армии были так велики, что Кутузов не мог рискнуть на следующий день дать сражение с расчетом на серьезный успех.

Преследование со стороны Наполеона было слабое. Несмотря на отступление русских, Наполеон не чувствовал себя победителем.